3
Анализируя динамику полученных величин, мы пытались дать объяснение наблюдаемым в эксперименте изменениям движений с точки зрения механизма их выполнения, т. е. с точки зрения особенностей ведущих координаций, наличие которых собственно и обеспечивает управляемость двигательного аппарата. Мы, однако, отвлеклись от вопроса о причине, приводящей в данной ситуации к тому или другому «построению движения» — вопроса, который неизбежно возникает благодаря отсутствию прямой и однозначной связи между движением и особенностями задачи. Одни испытуемые, как мы видели, «принимают», другие «не принимают» экспериментальную ситуацию, т. е. иногда их движения в условиях, например, задачи А2 сохраняют особенности движения, чаще всего соответствующие задаче А1 или. наоборот, при возвращении к ситуации А1 (задача А3) движение удерживает тот характер, которое оно приобрело в ситуациях задачи Б (см. различные кривые типичных сдвигов показателей объема движения у отдельных испытуемых, изображенные на рис. 2).
Для того, чтобы понять причину этого явления, нужно принять во внимание, что движение не есть изолированный и независимый процесс. Движение лишь осуществляет то или иное отношение субъекта к действительности — ту или иную его деятельность, компонентом которой оно является.
Поэтому, входя в определенную структуру деятельности, оно необходимо подчиняется этой структуре.
Иначе говоря, между внешними условиями и системой движений всегда лежат некоторые связывающие их «внемоторные» моменты. Ведь испытуемый может так или иначе понимать свою задачу и по-разному осмысливать стоящую перед ним цель; он может руководствоваться теми или иными мотивами, действовать под влиянием той или иной установки.
Эти психологические условия движения и выражаются в том, что мы называем «строением деятельности».
Не занимаясь подробным психологическим анализом деятельности, мы все же попытаемся, опираясь на приведенные данные, схематически наметить те главнейшие моменты, от которых может зависеть перестройка движения.
Как мы показали в другом месте, психологический анализ строения деятельности позволяет открыть в ней определенные закономерностные отношения, связывающие между собой ее основные образующие. Прежде всего, нужно выделить в деятельности те частные целенаправленные процессы, которые мы называем собственно действиями.
Всякое действие (а, значит, также и те действия, которые выполнялись нашими испытуемыми) является процессом, реализующим то или иное отношение субъекта. Всякое действие, следовательно, предполагает наличие некоторого предмета, на который оно направлено, как на свою непосредственную цель1.
Так, например, когда мы требуем от испытуемого, чтобы он дотронулся рукой до указанной ему цифры, то мы предполагаем, что его действие в ответ на наше требование будет направлено на эту указанную ему пространственную цель, т. е. иначе говоря, что предметом его действия будет именно данная пространственная цель — цифра. Когда же мы требуем от испытуемого, чтобы он поднял руку как можно выше, то непосредственной целью его действия становится заданное ему движение и т. д.
Стоящий перед нами сейчас вопрос и заключается в том, каким образом связаны между собой предмет (цель) действия испытуемого и характер движений, посредством которых оно выполняется.
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно сделать еще один шаг в анализе. Тогда выясняется, что предмет действия всегда дан конкретно, т. е. в объективных условиях той или иной задачи, которым и должны подчиниться движения, реализующие данное действие. Это — с одной стороны.
С другой стороны, само действие включено в ту или иную целостную деятельность, отвечающую известному побуждению (мотиву). Отдельные действия и приобретают для человека свой смысл в зависимости от мотива деятельности. в которую они включены.
Так, например, когда перед больным ставится задача выполнить определенное трудовое действие, то это действие в одном случае может быть включено в деятельность, имеющую для него трудовой же мотив, а в другом случае — в деятельность самозащиты, активного щажения больного органа.
Понятно, что в обоих случаях смысл этого действия будет для больного совершенно различным. У него будет разное отношение к действию, разная установка к нему.
Это можно выразить так: предмет действия (его непосредственная цель) и предмет отношения больного могут не совпадать между собой, могут быть различным образом связаны друг с другом. Но движения, выполняющие действие, определяются не только целью действия, данной в конкретных условиях (т. е. задачей), но и отношением больного к действию. От первого зависит то, что представляют собой данные движения, от второго — то, какой они имеют общий характер, как они протекают.
Например, в условиях опыта с задачей «поднять руку», предметом отношения испытуемого может стать его собственное движение; это случай, когда предмет отношения соответствует задаче. Но возможен и другой случай, когда в опыте с той же задачей у испытуемого может выступить отношение к своему дефекту. В этом случае предмет отношения испытуемого меняется и становится не соответствующим задаче: испытуемый производит рукой внешне то же движение, но он внутренне направлен теперь не на движение, а на больную руку. «Не идет... в чем дело? Совсем я несчастный, пропащий...», читаем мы в одном из протоколов опыта (испыт. Бух.). Что выражают эти слова в ситуации данной задачи? Это — выражение отношения к дефекту своей руки, а не к движению.
Возможен и еще один тип соотношения предмета, на который внутренно направлено действие испытуемого и объективной задачи. Например, испытуемый в условиях той же первой задачи может стремиться дотянуться до внешней пространственной цели. Предмет отношения испытуемого в этом случае будет также не совпадать с задачей, которая ставится перед ним инструкцией, но это несовпадение будет совсем иным. Предмет отношения испытуемого здесь не просто неадэкватен задаче, но, не совпадая с ней, включает ее в себя: «достать до самой высокой цифры» это объективно — уже тем самым — и «поднять руку возможно выше». Как же может возникнуть такое соотношение? Для этого необходимо мысленное представление пространственно-локализованной цели, так как в воспринимаемой ситуации данной задачи она отсутствует. Вот почему мы фактически и встречаемся с такого рода действиями, требующими идеаторной (мысленной) афферентации движения лишь в условиях возвращения испытуемого к исходной ситуации (задача А3).
Таким образом, предмет отношения испытуемого может изменяться, образуя в своих сочетаниях с объективными задачами как бы четыре ступени, которые и характеризуются, повидимому, разными неврологически «уровнями построения» движения. В логической последовательности эти различные ступени образуют, применительно к серии предлагавшихся нами задач, следующий ряд: 1) рука, 2) движение, 3) пространственная цель, 4) предмет.
Отношение испытуемого к действию в условиях эксперимента всегда очень ясно видно по его внешнему поведению.
Например, в задаче А2, объективно допускающей наибольшие различия, один из испытуемых раньше целиком отдается своим ощущениям, идущим от больной руки, и старается вовсе не смотреть на ее движение по экрану или смотрит на самую руку (1), затем он начинает следить за острием стрелки кинематометра, но уже не смотрит на руку (2); наконец, в задаче В он поднимает глаза к цели и фиксирует ее, как бы опережая движение руки (3).
Столь же ясно выражаются, с этой стороны, особенности действия и в случае направленности испытуемого на предмет-вещь в ситуации задачи В: в последнем случае уже с самого начала движения отчетливо видна готовность руки (кисти) к тому, чтобы взять предмет.
Итак, появление у разных испытуемых в условиях одной и той же задачи различных по своей характеристике движений не является случайным. Оно зависит от того, что в известных границах предмет действительного отношения испытуемого и предмет действия (непосредственная цель), объективно предполагаемый задачей, расходятся между собой, что и приводит к существующим изменениям всей структуры движения.
Это расхождение создается благодаря тому, что всякое отдельное действие зависит от той деятельности в целом, в которую оно включено и которая, в свою очередь, характеризуется своим ведущим мотивом. Каков мотив деятельности в целом, такова и направленность отдельного действия. Когда больной выполняет в трудотерапевтической мастерской ряд действий (распиливает доску, обстругивает ее и т. д.) — то эти его действия могут быть психологически совершенно различны в зависимости от того, в чем состоит ведущий мотив той деятельности, в которую они включены: заключается ли он, например, в том, чтобы скорее восстановить утраченную функцию, или в том, чтобы овладеть профессией столяра, или, может быть, в том, чтобы всячески подчеркнуть перед лечащим врачом свой дефект... Нужно при этом заметить, что, в то время как действия складываются в самой мастерской или лаборатории, — так сказать, у нас на глазах, — мотивы деятельности формируются за пределами данной конкретной ситуации и вступают в нее в форме готовых, более или менее выраженных и устойчивых общих установок личности больного. Эти-то установки и создают возможность расхождения между отношением, объективно предполагаемым условиям данной задачи и действительным предметом отношения больного. Но в этом же расхождении заключаются и предпосылки для сдвига установок больного, для перестройки его деятельности в целом.
Так, например, установка больного на дефект извращает движение и снижает его объем в условиях задач с предметной целью, но осуществление действия в данных объективных условиях вместе с тем может иногда оказать сбивающее влияние на эту установку и коренным образом изменить мотивацию деятельности, а значит и ее смысл для больного.
Поэтому совершенно, конечно, небезразлично, в каких условиях протекают действия больного, насколько способны они определить его установки. В этом — принципиальное различие, например, между условиями трудоподобных действий и действий трудовых, между условиями такого производства, как, например, изготовление бумажных рамок, условиями производства общественно-актуального продукта следовательно, ни в коем случае нельзя рассматривать их только как различия чисто технические.
К этой важнейшей проблеме мы еще должны будем вернуться в другом контексте; здесь же мы можем ограничиться сделанными беглыми замечаниями, достаточными лишь для того, чтобы развить несколько дальше один из уже затронутых нами вопросов.
Выше, на основании полученных экспериментальных данных, мы указывали, что при подборе двигательных задач необходимо учитывать координационные особенности требуемых ими движений. Теперь, исходя из приведенного анализа, мы можем дополнить это положение следующим правилом:
Характер движения определяется не самой по себе двигательной задачей и не самой по себе исходной установкой личности больного, а их конкретным соотношением в данном действии.
Так, например, вообще очень ценная установка больного на восстановление пораженной функции, которая при любом действии, совершаемом больной конечностью, делает предметом его действительного отношения собственное движение, в условиях трудотерапии парадоксально теряет свое положительное значение. Это объясняется тем, что при трудовых действиях — по крайней мере на основной стадии восстановления — гораздо более эффективной является установка на максимальную их продуктивность. Наоборот, на других стадиях восстановления и в других конкретных условиях, например, при некоторых лечебно-гимнастических упражнениях, эта же исходная установка может оказаться вполне адэкватной задаче и наилучшим образом обеспечивающей ее выполнение.
При этом следует еще раз подчеркнуть, что то соотношение задачи и личностной установки больного, которое возникает в определенных конкретных условиях, является соотношением динамическим и способно изменяться за счет сдвига исходной установки. Это достаточно отчетливо видно даже из материалов, характеризующих действия испытуемых в искусственных условиях нашего эксперимента, но особенно ярко это выступает в практике трудотерапии.
1 Термин «предмет» мы употребляем здесь, конечно, в самом широком его значении, разумея под этим термином все то, на что направлено действие.